Мальчик хочет в тамбов, или верю, потому что абсурд

Автор: Ипполит Похлебкин


и не плачь. Я откликнусь до зова
и сорву за печатью печать,
буду петь в половине второго
и в ладонь тебе буду кончать...

Вера Павлова



В тот год была неделя без среды
И уговор, что послезавтра съеду.
Из вторника вели твои следы
В никак не наступающую среду.

Алексей Цветков


Ибо сильно, до колик, он верит в любовь, мальчик хочет поехать в Россию, в Тамбов, и его вещмешок полусобран стоит на пороге. Там лежат: анарак, алкоголь, аспирин… Но ведут в голубями обосранный Рим выходящие из пункта Х, по задачке, дороги…
Этой глупой трагедии тысячи лет. Он давно накопил на плацкартный билет и готов распроститься с железнодорожною мздою, но кассирша не рада ему, не мила, не берет его денег и бла-бла-бла-бла… Он уходит, назвав ее толстой лохматой пиздою.
Только вспышка пока что, один эпизод, не подходит ни под УПК, ни под КЗОТ, лишь слегка был нарушен общественный строгий порядок… Но в груди появляется некая грусть, мальчик учит плохие стихи наизусть и настойчиво ждет до каких-нибудь первых колядок.
Дальше все происходит в обычном ключе: до кондиции мальчик ко времени Че непременно доходит. Согнувшись затейливым раком, он опять набивает себе вещмешок и рифмует в свой первый дебильный стишок: «алкоголь, аспирин...» – анапестно скрепив «...анараком». В этом нет ничего, что запретно посметь, – ситуация ёк, но пока что не смерть, а мотив всех поступков понятен, вполне, и обычен. Он читал: по китайскому календарю это – год тех, кто крайне упрям и угрюм, обладая по знаку рожденья характером бычьим.
Не предчувствуя искренне новой беды, он летящей походкой к вокзалу ЖыДы, словно в песне – из недр соловьиного жуткого мая – с переливчатым выкриком «Дайте пройтить!», бодро мацая теток за сдобную тить, направляется к кассам, с себя анарак не снимая, все препоны бесстрашно смести нарочит… Но кассирша невнятное что-то мычит, закрывая окошка рифленую адскую вежду… И в пропитые морды досужих зевак мальчик тычет по-детски отчаянный фак, пробиваясь к сортиру, чтоб выблевать в дырку надежду. Там почти что из слез вытекают глаза, он распят на каком-то фатальном "нельзя", нестерпимая резь от кромешного едкого дуста… И, с идеей забить к ебеням на Тамбов, он о кафель с размаху пытается лбом пролечить свои вредные половогнойные чувства… Бесполезно. Увы. Получается – хрен, ибо в плоти его изворотливый ген, что навеки вморозил в потомка удачливый пращур, передав нелогичный, загадочный код… Мальчик, правда, уже представляет исход, в отражениях зеркала видя петроглиф «пропащий»…
Впрочем, крохой истерзанной рваной души он по-прежнему чует – в Тамбовской глуши, в среднерусской, лубочной, пропахшей навозом начинке, под кровавыми язвами жухлых рябин будет он безоглядно, до хруста, любим, и в снегу прорастут поцелуев святые личинки…
Он являет природе насупленный лик – в его виршах отчетливо виден конфликт, и заглавные буквы корявки протестно колышут – там за вторником вечно приходит среда, или Павловой Верой кончает вода (не кончала которой поэт, упомянутый выше).
Он пытается записи мерзкие сжечь, ибо снег уже хуже, чем горькая желчь, но стихи выживают, и в них исчезают прикрасы – ни катрена без смертной, костлявой тоски... В логаэдах не видно, как в жопе, ни зги, и повсюду – кресты, упыри, мертвецы, пидорасы. В тополиных коленях свербит ломота… Мальчик знает - не то это, тема – не та… Про любовь все должно быть до слипшихся булок прекрасно! И, своей неудачей безумно взбешен, он на кухню бежит за столовым ножом, на котором еще не застыло вчерашнее масло…
До вокзала – четыре, на пятой вставать. Мальчик чувствует: в жилах стучит благодать, и мотором отчаянным сердце безумие мелет. Удивительно – хочется петь и кричать, безболезненно спала печали печать с миллионов доселе безмолвных его органелек. Вот вокзал, где гербовые вилки-значки, фокусирует мальчик неспешно зрачки и следит, как путеец лопаткой счищает миазмы… Через зал – прямо к кассам, и – по рукоять!.. Мальчик знает, что будут в затылок стрелять, и, смеясь, оседает в багровых клубах протоплазмы…
И финальная мысль – про припезденный Рим – вылетает с последними каплями рифм на пути сообщений дымящимся розовым супом: «Мог, конечно, в компашке заклятых друзей после граппы на экскурс пойти в Колизей, но воистину, видимо, credo, quia absurdum»

День плетения венков


Автор: Ипполит Похлебкин



Бог не слышит криков, а только молчание (из чьей-то рецки, забыл)



Что смеетесь, красивы-юны, обтянув в D&G крестец? Это юмор такой, июльный, черный-черный такой, пиздец. Впрочем, смейтесь, плевать, до фени, - открывайте пошире рот! Вон, смотрите-ка – чей-то веник затянуло в водоворот. Ай, не мой ли то? Мой? Не важно…
Как я жил себе, не тужил, ни особенной к жизни жажды, ни тебе перерезов жил, без причудливых заковыков, проявляя не к месту прыть… Тот, кто Выше, – не слышал криков, лишь молчание (может быть).
Так и шло все своей стезею, и кривою была стезя... Умывался рассвет слезою, если мир говорил «нельзя», отлагались в подкорке карсты, память резало на пласты, но звезда наводила бластер и сжигала мои мосты в поднебесье и в подземелье… Обрубив под собою сук, я считал что душа емелья сыщет много счастливых щ… сук, не хватает, порой, ума лишь, да истлел, к ебеням, бычок…
Ты же, Господи, понимаешь…
Я не буду... Молчу.
Молчок.
Вроде, кажется - дело к ночи, бросил удочки и лови: вышел, выбрал, упились, кончил, по большой, как всегда, любви. Кто тебе, там, мосты сжигает? Сопли выпустил, что камедь... Ну, не эту? Смотри, другая… Так иметь или не иметь? А потом – подбивай потери, только рожки-то не коровь…
Эх… Кровавая шлюшка Мэри постепенно проходит в кровь - эта блядь изнутри ласкает, маникюром скребет кишки, но находит тоска такая - хоть возьми и себя сожги…
Вот стою я - говеный голем на дрожащих кривых ногах... Декапромильки алкоголя соблазнительно гложут пах - прямо страсти по Артарксерксу, но ему-то Ты выдал скво… Дело, правда, совсем не в сексе, да и нету здесь никого...
Просто я же - подросший дядя, и такую несу хуйню… Это, явно, в грудине дятел пристрастился стучать по пню. Вот долбил бы он, что ли, реже – я бы, видимо, выжить смог… Так и тянет: возьму - отрежу, и не то, что бухой Ван Гог… Мне молчание выйдет боком, до усрачки к нему привык...
И порвет альвеолы окон, жаль - не будет услышан Богом,
человеческий
страшный
крик.

Дети играют в бога


Автор: Майк Зиновкин

Дети играют в бога,
Их захватил процесс.
Детям совсем немного
Надобно для чудес:
В тайном собраться месте,
Маме запудрить мозг.

Тот, кому выпал крестик,
Гвозди с собой принёс.

Всё любопытно детям,
Чтение – не порок.
Из глубины столетий
Смотрит воскресший бог –
Тихо, без истерии –
Он узнаёт игру.

Та, что теперь Мария,
Тихо скулит в углу.

Действом доволен каждый:
Яшка, Петруха, Дрон.
Ночь незаметно сажей
Пачкает небосклон,
И по домам ребята
Шпарят. Их жизнь легка.

Только на роль Пилата
Нет никого пока.

Ты прости, Марина...


Автор: Ирина Тульская


Всю ночь мело, а утром так невинно
Разлёгся снег – невестиной фатой.
На нём следами: «Ты прости, Марина!»,
Букетик роз на месте запятой.

А вот и автор, худенький и длинный,
Лица не видно, просто силуэт.
В окне темно: наверно, спит Марина,
А может быть – Марины дома нет.

Пусть пареньку сопутствует удача,
Минуют беды, ладятся дела!
Иду домой с работы, чуть не плача,
Ведь я простить когда-то не смогла...

Вечерний снег синей аквамарина,
Темнеет рано – около шести.
Опять стоит… Прости его, Марина!
Я так прошу: пожалуйста, прости!

Она снимала квартирку в районе спальном

Под самой крышей, с которой всё время льёт...

И был порядок не то, чтобы идеальным -

Здесь был хозяином царственный чёрный кот...

На тесной кухоньке старых обоев клочья...

Но чайник пел: "Всё наладится, ничего!.."

И так были близко звёзды промозглой ночью,

Что было несложно верить и ждать его...

Она любила поспать, но вставала рано,

Хоть до работы пятнадцать минут пешком...

И чёрный кот, забираясь на край дивана

Урчал: "Ничего, хозяйка, пер-р-р-реживём..."

А после - трамвай, кофейня и "Я вам рада!.."

Латте, бисквиты, ваниль... На исходе дня

От рук её пахло кофе и шоколадом...

И вряд ли стоило это в себе менять...

А он крутился, как белка: жена, работа,

Оболтус-сын... Ни минутки свободной нет...

Всё ироничней глаза улыбались с фото:

"Тебе давно, старина, не семнадцать лет..."

Осколки сна рано утром в пустой маршрутке,

Обрывки книжных сюжетов... Метро... Звонки...

Дежурный смех секретарской дежурной шутке,

Пожатье чьей-то безвольной, чужой руки...

А на рутину усталость мешала злиться,

Летели дни, словно кадры в немом кино...

И не хотелось ни думать, ни торопиться -

Работа... Дом... Оказалось, что всё равно...

Он замечал, как виски покрывает иней,

Он вёл морщин машинально-печальный счёт,

И взгляд был пуст... Бледно-серый, уже не синий...

Какая разница, если никто не ждёт?..

Тепло кофейни... Усталость... Глоток эспрессо...

Дела забыв на коротеньких пять минут

Он развернул шоколадку из интереса,

Хоть предсказанья на фантиках часто врут...

"Ты будешь счастлив, а звёзды - немного ближе..."

- Смешная фраза... - подумал... - Не в первый раз...

Ни звёзд, ни счастья я очень давно не вижу...

Пора бежать...

- Извините, который час?..

Он ей ответил: - Не знаю... Должно быть, восемь...

Она молчала... И странной казалась мысль:

"Она моя!?" - утверждением и вопросом...

И тихий шёпот: - Пятнадцать минут... Дождись!..

Их обнимал в этот вечер усталый город,

И отражали витрины, как зеркала...

Ему казалось, что он безнадёжно молод,

Когда он слышал: - Я только тебя ждала...

И было тихо в квартирке под самой крышей,

Лишь вторил дождь диалогу сердец без слов...

И звёзды им этой ночью казались ближе,

Счастливым людям... Нашедшим свою любовь...

Oна, выключив свет, будет долго сидеть в темноте
и писать на стекле его имя дрожащей рукой...
Вроде, всё хорошо, только мысли сегодня не те,
и потерян покой... Почему-то потерян покой...
Она, вытащив плед, завернется в него с головой...
Запульсирует кровь, монотонно, до боли в висках.
Сердце, сжавшись в комок, даст серьезный пугающий сбой,
а сосуды наполнит щемящая душу тоска...

*****
Он итог подведет за ещё один прожитый день
и устало вздохнёт, и, конечно же, вспомнит о ней...
У него в голове раньше было немало идей,
а теперь его взгляд отрешенно прикован к стене...
Он наполнит стакан (есть в бутылке остатки вина)...
Выпьет залпом, забыв, что давал обещанье не пить,
и поймёт, осушив всё спиртное до самого дна,
что из рук ускользает и так невесомая нить...

*****
Она будет писать что-то быстро и комкать листы,
уходить с головой в свои мысли, и путаться в днях,
и тихонько шептать: "До чего ж непонятливый ты..."
Нервно губы кусать и платки носовые менять...

*****
Он забудет совсем, что хотел упиваться весной,
глупо слушать капель, и хмелеть от волнующих дум,
а, упав на постель, вновь тревожным забудется сном,
чтоб метаться всю ночь в лихорадочном долгом бреду...

*****
Не сказать, не спросить... Каждый прав на своем берегу...
Вновь, промаявшись ночь, облегчённо вздохнут на заре.
Они будут скучать друг без друга до боли в мозгу,
и в эфир посылать бесконечные точки-тире...

Guardian angel
Sterva

- Смотрите, мистер Белл, не вздумайте влюбиться в лесную тварь, -
посоветовала ему Холли. - Вот в чем ошибка Дока. Он вечно таскал домой
лесных зверей. Ястребов с перебитыми крыльями. А один раз даже взрослую рысь
принес, со сломанной лапой. А диких зверей любить нельзя: чем больше их
любишь, тем они сильней становятся. А когда наберутся сил - убегают в лес.
Или взлетают на дерево. Потом на дерево повыше. Потом в небо. Вот чем все
кончается, мистер Белл. Если позволишь себе полюбить дикую тварь, кончится
тем, что только и будешь глядеть в небо.

/Трумен Капоте, "Завтрак у Тиффани"/


Вот есть девочка. У девочки между ног
извивается ночь, и жалит кого попало..

/ТТД/



У неё [из приданого] - мельница, нож, сова,
Окаянная радость ажуром вязать слова.
У него - ощущение осени в тридцать два
Вдоль полыни, покорно ложащейся под колёса.
У него непроглядное прошлое - бурелом.
Не продраться без крови. И, видимо, поделом,
Пахнет порохом чёрное кожаное крыло,
На манки птицелова так просто не поддаётся.

Это guardian angel. Особенный, кочевой.
Конвоир полнолунья, последний из ничего.
Принимая спиной с ее пальцев текущий воск,
Горячо обнадёжен заплаканными свечами.
Он свободен от Бога/лукавого до весны.
На развилке испуганных строчек необъясним.
А она на латыни латает цветные сны,
По которым бесшумно уйдет от него с вещами,

[Приворотный да в синее пламя плеснув отвар],
[Ведь она априори не парна, лесная тварь],
Не успеет акафист следам прошептать листва,
Сукой осенью наспех пришитая к бездорожью.

Просто книга преданий, в которой глазам тесно,
Говорит: если в сердце у ведьмы зацвёл чеснок,
Значит, время бежать, под собою не чуя ног,
Без оглядки назад. Оставаться - себе дороже.

Лариса Миллер

* * *

- Как живёшь?
- Благодарствуй, живу на свету,
Вот пионы цветут и шиповник в цвету,
И акация. Всё это утром в росе,
В изумрудной, густой. Вот и новости все.

- Неужели других не нашлось новостей
В этом мире темнот и сплошных пропастей, -
Тех, в которые ухни, - костей не собрать...
И откуда взяла ты свою благодать?
Где живёшь ты, ей Богу?
- В начале села,
Я на лето полдома с террасой сняла.

У нас пропадают из вазы конфеты,
их папа не любит, у мамы диета
К нам ночью приходит Конфетная Жрушка,
А все говорят, я сластена и врушка!
Никто мне не верит, хотят наказать,
А я им никак не могу доказать,
что Жрушка приходит, Крадется к буфету,
находит в нем вазу, а в вазе — конфеты.
Съедает сама их, коварная Жрушка,
А фантики прячет ко мне под подушку

15:16

Закажи мне, пожалуйста, дождь...
Пусть и нет его в метеосводках,
только чтобы он нЕ был коротким...
Можно даже, чтоб с ливнем был схож...
Капель стук по стеклу закажи
с разрушающим прошлое ветром,
черных туч грозовую вендетту
в небесах преисполненных лжи...
Посмотри, как заврАлся сентябрь,
возомнивший себя - поздним летом, -
слишком теплым... И всё-же, при этом
не палЯщим... Сезонов букварь
изучи для меня... Чтоб дождей
было впору - залиться по глОтку...
И уплыть - от себя - в утлой лодке...
Став на целую вечность... МУДРЕЙ...

Позволь... присяду я на краешке твоей души...

Здесь так красиво и... тепло без меры...
Не надо слов... со мной ты просто подыши...
Я здесь нашла... обитель веры...
Наверно... так красиво лишь в раю...
Наверно... не была я там... не знаю...
Но у души красивой... на краю...

Я замираю.........

письма туда и оттуда
ТУДА:
Не хотела тебе писать, да опять скучаю... Плохо с нервами, пальцы жёлтые, в глотке рык... Знаешь, после того, как ты..., я везде таскаю, как собачка какая, верёвки твоей обрывок... Знаешь, после того, как мы - только наши тени мне мерещатся по обоям, по стенам школ... И услужливо, на ночь глядя, рисует темень - камень в темя, в постель метель, золотой укол...
У меня всё в порядке, гладко.. Живу как надо... Похудела, почти не пью, засыпаю поздно... Одногруппница вот познакомила с другом брата... Погуляли... Но это, видимо, несерьёзно... Помнишь, Бэб, как мы через овраг в монастырь ходили?... "Толстый поп" нас потом прогнал... Ты был сильно датый... Расскажи, как там рай и ад... Тяжелы ли крылья?... Ну а Бог, он какой?... Он действительно бородатый?...
Мне всё кажется, Бэб, что ты смотришь меня, как телек... Пока солнце не сядет... Ну, что-то у вас там светит?... Блин, увидел бы кто, подумал - больная девка... На тот свет сочиняет, и думает, что ответят...

ОТТУДА:
Отвечаю... Ну мне-то тут ничего не светит... Лишь любовь твоя, когда ты обо мне вспоминаешь... Даже если ты это делаешь в туалете... Кстати, Машка, когда ты там лампочку поменяешь?... Здесь всё время - всё тот же день, только очень длинный... Так и ходишь в грязных штанах, да с петлёй на шее... Вот встречался с Эженом - он высох, как балерина... Ну в могилке-то, ясное дело, не хорошеют...
Паренька твоего я видел... Одет недурно... Он же в банке сидит, понятно, там жирно платят... Только ты, когда будешь с ним - обо мне не думай... Тесновато нам будет втроём на одной кровати... Не хотел бы смотреть - смотрю... Такова награда... И под рёбрами режет, как будто бы там живое... Суицидникам, Машка, ни рая тут нет, ни ада... Без конца помираю, а мог бы, дурак, с тобою...
Ты прости, был бухой, тебе розочкой в горло метил... А сейчас так кайфово слушать, как ты там дышишь... Ты живи, как живётся, Машка... Не лезь в мой пепел... Ты ж врубаешься, знаю... И кстати, ПИШИ МНЕ - ты .........Классно пишешь...

«…каждый человек есть часть Материка, часть Суши; и если Волной снесет в море
береговой Утес, меньше станет Европы…» Д. Донн


Был один человек.
Однажды его не стало.
Не умер он (имярек).
Просто ушел. Устало
зима замела следы:
ordnung*. Стерильно. Чисто.
Снег – это соль воды.
Дни – календарные листья.
Один человек ушел –
меньше осталось суши.
Город мой сокрушен –
камня на камне…
разрушен.



Жизнь после жизни...


Я лежу под землей, а по небу плывут облака.

Сквозь меня прорастает трава и плакучие ивы,

а тоска в моем сердце как птичий полет высока

и такая внезапная, словно нахлынувший ливень.

Быстро гаснет огонь, угли медленно тлеют в золе…

Если что-то не так, все равно огорчаться не стоит.

Может, в следующий раз, когда я появлюсь на Земле,

все исправлю ошибки, и жизнь по-иному построю.



Милорад Павич

Мой хозяин меня подобрал на помойке…
Я к нему приласкалась случайно:
Я ждала, а он вышел, несмотря на непогоду….
Темной ночью выносить мусор....
Он ждал тепла и ласки… Одинокий и неприкаянный….
Он больше не хотел БЫТЬ…
Мягкими лапками я обняла его ногу….

Да, он мог пнуть мое маленькое тело
Так, что оно растеклось бы по мусорному баку….
Но он нагнулся и взял меня на руки……
Я уткнулась носом в его ухо
Обняла его шею своими когтистыми лапами
И увидела его глаза, полные боли…
И сказала себе, что никогда, никому не дам его в обиду…
Я видела, как он плачет. ..
Моя душа
Плакала вместе с ним… ЗАЧЕМ??!
Ему было плохо, я была рядом, тыкалась в ухо
Своим прохладным носом, щекотала усами…
Он меня гладил и думал о своем:
«Лезвие, кровь, одиночество, мука….»
Он встретил рассвет…

Почему моих маленьких лапок
Не хватает, что бы обнять весь мир???
Карма кошек - искать человека…
Нас – мохнатых - Господь для этого создал…

FlySky.

Как-то раз на мою крышу
Опустился грустный ангел.
«Почему ты грустишь?» - спросила.
«Никому я не нужен, знаешь ли…
У меня ослабели крылья,
И летать я почти разучился…
А когда-то в высоком небе
День и ночь в облаках кружился.
Весь в заботах, делах, заданиях –
Поддержать, уберечь от горестей.
А теперь позабыты ангелы
В сумасшедшей жизни скорости»

«Не грусти! – я сказала ангелу –
Я могу твои крылья поправить».
Он остался. Живет на крыше.
Он теперь меня опекает.

Ну вот как-то так иногда получается...

Рядом лежит,
улыбаясь во сне,
Руки
закинув за голову,
Счастье мое,
что при луне
Видела я
голого….
Лишь для меня
блеск твоих глаз,
Нежная
грубость рук.
Тихо смотрю,
не шевелясь:
Не разбудить бы
вдруг….
Рядом тебя
видеть хочу,
Чувствовать
тела жар…
Чудо мое, радость моя,
Мой драгоценный дар.

FlySky,

Она читает его стихи...

Автор: Юрьевская Татьяна

Пой, Ариадна...
Твой голос слаще всех голосов Сирен. (с)

Она привыкла к приставке «профи». Таких – по пальцам одной руки. Ей можно не торопиться в офис и даже выбрать любой прикид. Стараясь не наступать на грабли, не верит в магию и в Таро. Она не ценит свои награды, но не умеет идти второй. Опять петлей проводов провисших заденет ветер верхушки лип. Она всех прочих настолько выше, что это – Тартар, а не Олимп. Шаги погаснут в ковровом ворсе. Дела закончены: гейм и сет. И, возвращаясь с работы в восемь, она привычно выходит в сеть.
Весна лениво в зенит стремится, и месяц в небе убог и хил. Она находит в сети страницу и вновь читает его стихи.

Накрылись схемы и алгоритмы, запятнан снегом Москвы сатин. Она могла бы стать Маргаритой, когда б не дикий страх высоты. Хватало в детстве спортивных секций и не тянуло в бродячий цирк, а если что и прельщало сердце, так только строчки холодных цифр. Слова обычные не чета им – корявый росчерк карандаша. Но в те мгновенья, когда читает, она не помнит, зачем дышать. Рассвет наварит из звезд бульона, довольный долей своей вполне. Над миром тихо, почти влюбленно звучит торжественный полонез.
И ей неважно, кто он, откуда. Мажор ли, парень ли от сохи. Она сегодня при свете скудном опять читает его стихи.

А там - спихнут ли, как бабу с воза, добычей новой внесут в реестр… Вторичны даже лицо и возраст, лишь знать бы только: он где-то есть. А яркость слова, еще к тому же, ведь не причина сдаваться в плен. Она по-своему любит мужа, хотя не терпит в быту соплей. Фортуне нравится горный слалом, пусть от рожденья слепа, как крот. Она бы счастья ему послала из тех немногих - доступных - крох. В обмен на горечь разгульных пиршеств и пляски огненных саламандр. Раз получилось - стихи он пишет так, как мечтала она сама.
Чужая искренность боль врачует получше блефа нелепых схизм. Она, как девочка, верит в чудо, пока читает его стихи.

Всего труднее бывает, если нет смысла сетовать на судьбу. Она о чем-то мечтает в кресле, рабочий выключив ноутбук. Опять задержится до уборщиц, чтоб завтра утром на новый старт. Но с каждым годом как будто больше под сердцем странная пустота. И на пит-стопе в текущем ралли жизнь даст отмашку, мол, без пяти. Но вдруг удастся найти реальность, где их однажды сошлись пути. Без всяких вычурных вариаций, намеков тонких и слов вериг, не изгаляться, не притворяться, а выпить кофе, поговорить…
Он разогреет остатки пиццы, отыщет в плеере старый хит. А что сегодня ему не спится, совсем не повод писать стихи.

12 июня 2012 г.

Кошка.
Крадусь, по дорожке мягко ступая,
Пусть я не тигр, но натура - такая:
Хищница я - это надо учесть!
Острые зубы и когти - всё есть.

Уши прижаты, дыбом шерсть,
(Если опасность где-то здесь).
Когти - к бою, спина - дугой,
Кто здесь смелый - сразиться со мной?

Вот я клубочком дремлю на подушке...
Вот потянулась... Мурлычу на ушко..
Мягонькой лапкой дотронусь играя...
Да, я не тигр. Но - натура такая

FlySky,

На животную тему очень нравится, этот:
viewtopic.php?f=4&t=16715&p=236433&hilit=%D0%B4%D0%B6%D0%B5%D1%82+%D0%BD%D0%B5%D1%84%D0%B5%D1%80#p236433

Одинокий мужчина и его одинокая кошка...
Утром встав,потянувшись,как в принципе было всегда...
А потом эти двое сидели,смеясь,у окошка..
Не могли поделить круассан на двоих,вот беда...
И сидели,деля подоконник,кто справа,кто слева...
Подставляя взошедшему солнцу два разных лица...
На одном,помохнатей,читалось "Я все ж королева"...
На втором,чуть небритом,блестели задорно глаза...
И допив капучино,а кошка - тарелочку сливок,
Посмотрев друг на друга,глазами сказали: ПОРА!
Он ушел на работу,насыпав ей в чашку оливок...
Вот такая вот странная кошка с мужчиной жила..
И ждала его,взглядом зеленым скользя по дорожке,
Потому, что однажды к замерзшей он вдруг подошел...
И сказал:- Извини,я давно так мечтаю о кошке...
Может, будешь моей?Вдруг тебя не случайно нашел?..
И она согласилась.Ну,а как было кошке ответить?..
"Он такой одинокий,как я...и глаза ничего...
Да и пахнет приятно,печеньем,как пахнут лишь дети..
Этот ведь не обидит.."- подумав. И стала его...
С той поры и живут одинокие,странные рядом...
Иногда он читает для кошки стихи до утра..
А когда засыпает,то кошка с зелено-таинственным взглядом
Охраняет его.....раскрывая два белых крыла....


(с)тырено с пушорга (с)

Яна Юшина

ОЧЕНЬ ОСЕНЬ

Да, это осень. Да, это очень осень. В самой последней, в самой критичной дозе. Это опять копает меня бульдозер, в поисках клада скаля зубатый ковш. Да, это глупо. Да, это очень глупо. Это стрела к лягушке летит из лука, что – хоть убей – навряд ли ее заслуга. Просто Иван-царевич из дураков. Да, это рано. Да, это очень рано. Сколько пустых надежд утекло из крана, чтобы с житейской мудростью стать на равных и, наконец, фиксировать все ходы. Да, это тонко, да, это очень тонко. Может, опять заносит меня и только. Но без надежд на премию по итогам я тишину зачитываю до дыр. Да, это сильно. Да, это очень сильно. Это почти как шею сроднить с осиной. Как перекрасить утро тревожно-синим, диким оттенком готовой настать зимы. Да, это хрупко. Да, это очень хрупко. Как прошептать: "Мой милый…" – и бросить трубку. Как распустить сомнений родную труппу, а голубому клоуну дать взаймы. Да, это правда. Да, это слишком правда. Дьявол играет в шашки и носит Prada. Я открываю небо и буду рада каждому междустрочию потакать. Время свершиться, время наклеить марки. Время растить идеи с приставкой "архи", чтобы чуть-чуть-поэты и ой-ли-гархи шли на три буквы, взятые с потолка.

Яна Юшина

Резюме

Она из породы тех самых самок, которых так хочется приручить, спасти от дракона, построить замок и с глупой улыбкой отдать ключи. Такую легко узнаешь по коде, больные иллюзии потроша. А это впоследствии с рук не сходит. <Ей – запросто сходит – с карандаша.>
Ее специальность – набеги в душу. Да что там Мамай и его орда, когда эта тварь, выходя из душа, обнимет за плечи.
- Устала?
- Да… –
и так сиротливо щекою – к шее, что принципы, треснув, ползут по швам. Опять ощущаешь себя мишенью, в которую лупят ее слова. Бесценен бессмертием каждый выстрел. Бесценен безумием каждый такт. Она – как стригущий лишай, что выстриг в оплавленном цоколе живота какую-то странную нежность/нежить. Сумятицу вносит, выносит мозг. По ней полнолуние вены режет, стекая бессонницей на трюмо. Все слишком надрывно и нерезонно, когда до рассвета есть два часа, и губы по линии горизонта проходят, как алые паруса.
Посмотрит в глаза, потянувшись, скажет:
- Ну, ладно, целуй меня, мне пора… –
Уставший расхлебывать эту кашу <фунт лиха/пуд соли/без топора – ее олигархов и генеральных, поэтов от Бога и от бабла, наверно, по-своему гениальных>, гадая, кому бы она дала, опять процитируешь «Небо падших» – довольно бессмысленный ход, раз ты и сам понимаешь, что Катьке с Пашей до вас, дилетантов, еще расти… и все же цитируешь постоянно. А после добавишь:
- Ad astra, мисс. Лети, ты же вольная птица, Яна. Но слишком сквозь тернии не ломись. –
Проводишь. Вернешься. Один. Оправдан надеждой, разодранной на клочки. Очки не от солнца – очки от «Prada» – прекрасные розовые очки. А может, их снять… и начать сначала, не пряча за стеклами пол лица?..

Она тебе просто пообещала про это когда-нибудь написать.

А помните, нам делали манту
Стеклянным пистолетиком всем в классе?
И про болезнь мы не слыхали ту,
Что СПИДом звать и все ее напасти.

А помните сосульки свежий вкус?
(Сейчас рискнете вновь ее покушать?)
И как вводили нас в большой искус
Еще зеленые в дворе соседнем груши?

Нас не пугал от ссадины столбняк,
Нас не страшили корь с дизентерией.
Ветрянка, в общем, тоже "не в напряг" -
В зеленке все! Какая истерия?

И по сараям бегали, небось?
И строили шалаш под старой липой?
Секреты зарывали: клали гвоздь,
Стекляшку, бусину, бумажек разных кипу?

А помните, как что-то показав,
Из "страшных ужасов" мы все с себя сдували,
Чтоб не сбылось потом, в кулак собрав,
"На Рейгана!" так дружно посылали!

"Квадрат", "резинка", "выбивалы" и "лапта",
Дворовый волейбол, футбол и прятки...
Вот это ЖИЗНЬ! Вот это красота!
А с нынешними что-то не в порядке...