Смеяться до слез - описал ли кто-нибудь эту "эксцентрическую" форму смеха?
Думаю, что есть все основания назвать этот смех очищающим и "катарсическим"...

Интересна также идиома "умирать от смеха".
Тут, на мой взгляд, прямая связь с жанром трагедии.
Не путать с гибридом трагикомедии!
Когда человек говорит, - сейчас я умру от смеха, - то это означает максимальную степень радости, после прекращения которой всякие другие радости полностью теряют свое значение.
Как афористически сказал некто: "Увидеть Париж и умереть".

АНТИ-ЭСТЕТИКА ЧЕРНОГО ЮМОРА
Есть такая поговорка: Все было бы очень смешно, если бы не было очень грустно.
Черный юмор начинается с обратного: Все было бы очень грустно, если бы не было очень смешно.
Феномен черного юмора обнажает "первобытные", до-моральные слои смеховой культуры.
Смеяться можно над тем, над чем другие плачут.
Только наше культурное воспитание запрещает делать это в присутствии человека, пережившего ту или иную форму страдания.
Не случайно, черный юмор так распространен в детской и подростковой среде:

Мальчик за лесом нашел миномет...
Больше в деревне никто не живет.
И проч.

Тут целый жанр неофициальной детской культуры эпохи застоя.
Среди детворы США в те же самые времена процветали т.н. анекдоты про мертвых младенцев:

Вопрос: Что это: красное и сидит в углу?
Ответ: Младенец, поедающий бритвенные лезвия.
Вопрос: Что это: зелёное и сидит в углу?
Ответ: Тот же младенец через две недели.
И проч.

Дети подрастают, становятся добропорядочными гражданами, - некоторые из них становятся медиками или работниками похоронных служб.
"Символическое" насилие продолжается:

На кладбище во время похорон бригадир гробовщиков видит, что
у покойника из нагрудного кармана пиджака торчит 50-рублевая
купюра. Он тут же просит одного из своей бригады под любым
предлогом оттеснить людей от гроба. Когда это было сделано,
и он потянулся к купюре, покойник вдруг хватает его за руку
и кричит:
- Hалоговая полиция! Контрольное захоронение!
- У тебя своя работа, а у меня своя, - сказал бригадир
и забил в крышку гроба гвозди.

В операционной.
Сестра:
- Доктор, доктор, мы его потеряли!!!
Доктор:
- Ну, не надо так переживать, у нас таких еще целая палата.

Возникновение "окультуренной" традиции черного юмора связывают с французскими сюрреалистами, а те, в свою очередь указывают на на Фрейда как на своего идейного вдохновителя.
И не мудрено. До сих пор популярное восприятие психоаналитической символики не обходится без жесткой иронии.

Поздравляю всех "культурных" людей с неофициальным днем смеха, а особенно продвинутых - с 200-летием Николая Васильевича Гоголя.
В случае с НВГ мы имеем дело с чистым, я бы сказал, "первобытным"смехом, еще не разделенным на сатиру и юмор и не противопоставившем себя трагической стороне жизни.
После Гоголя в русской литературе начинается эпоха серьезности и больших романов.
Наивность и цельная простота автора "Миргорода" и "Мертвых душ" уступила место суетливой озабоченности идеями и социальной проблематикой...

САРДОНИЧЕСКИЙ СМЕХ
Как и многие другие понятия культуры смеха, это также родилось под жарким солнцем Древней Эллады.
С маленькой оговоркой.
В понятии сардонического смеха присутствует ярко выраженный "финикийский след".
История такова.
Остров Сардиния в древние времена был колонизирован выходцами с Ближнего Востока - финикийцами, которые, помимо того, что были отважными мореплавателями, также были приверженцами человеческих жертвоприношений.
Чтобы умилостивить богов, древние сардиняне в трудные времена убивали своих стариков, которые в момент сакрального убийства вели себя как-то по-особеному.
Они, эти старики не оплакивали свою судьбу и даже не изображали из себя мучеников, они - смеялись!
Это был особый смех жертвы - жертвы, которая преодолела свой страх перед смертью, бросив ей вызов самым ярким проявлением жизни.
Пугающее эхо сардонического смеха раздается порой в самых неожиданных эпохах.
Так, житие почитаемого в католическом мире святого Лаврентия рассказывает о том, что во время гонений на христиан в первые века н.э., тот был подвергнут медленной смерти через поджаривание на огне.
Как и положено, Лаврентий во время пыток молился за своих мучителей, однако в какой-то момент он не выдержал и, повернувшись с улыбкой на лице к злым язычникам, сказал примерно следующее: Ребята, с этой стороны хорошо поджарено. Переворачивайте!
Между прочем, святой Лаврентий стал неофициальным покровителем кулинарии в Италии, и все из-за того случая.

Сардонический смех связан крепкими узами с эстетикой черного юмора.
Как и черный юмор, он проявляет себя иногда при встрече человека со смертью.
И странен, и страшен этот смех - смех сверхчеловека...

Снова возвращаюсь к веселому образу Ходжи Насреддина, - образу, в котором удачно соединились "честное лукавство и благородная хитрость" Востока.
Привожу отрывок из книги замечательного русского советского писателя Леонида Соловьева "Повесть о Ходже Насреддине".

"Рассказывают еще так о Ходже Насреддине:

Однажды в Багдаде шел он по базару и вдруг услышал шум и крик, доносившиеся из харчевни. Наш Ходжа Насреддин, как вам известно, человек любопытный, - он заглянул в харчевню. И видит, что толстый, красномордый харчевник трясет за шиворот какого-то нищего и требует денег, а нищий не хочет платить.

"Что за шум? - спрашивает наш Ходжа Насреддин. - Что вы не поделили?"

"Вот этот бродяга, - закричал в ответ харчевник, - этот презренный оборванец и жулик зашел сейчас в мою харчевню, да отсохнут все его внутренности, вынул из-за пазухи лепешку и долго держал ее над жаровней, пока лепешка не пропиталась насквозь запахом шашлыка и не стала от этого вдвое вкуснее. Потом этот нищий сожрал лепешку, а теперь не хочет платить, да выпадут все его зубы и облезет кожа!"

"Это правда?" - строго спросил наш Ходжа Насреддин у нищего, который не мог от страха вымолвить слова и только кивнул в ответ головой.

"Нехорошо, - сказал Ходжа Насреддин. - Очень нехорошо пользоваться бесплатно чужим добром".

"Ты слышишь, оборванец, что тебе говорит этот почтенный и достойный человек! " - обрадовался харчевник.

"У тебя есть деньги?" - обратился Ходжа Насреддин к нищему. Тот молча достал из кармана последние медяки. Харчевник уже протянул свою жирную лапу за ними.

"Подожди, о почтенный! - остановил его Ходжа Насреддин. -Давай-ка сначала сюда твое ухо".

И он долго звенел зажатыми в кулаке деньгами над самым ухом харчевника. А потом, вернув деньги нищему, сказал:

"Иди с миром, бедный человек!"

"Как! - закричал харчевник. - Но я не получил платы!"

"Он заплатил тебе полностью, и вы в расчете, - ответил наш Ходжа Насреддин. - Он нюхал, как пахнет твой шашлык, а ты слышал, как звенят его деньги"

Находчивость Насреддина прелестна.
Раз он шёл мимо бахчи. Дыни дразнили своим аппетитным видом. Наконец, Насреддин поддался искушению и, облюбовав дыню, двинулся в глубь бахчи. Только он присел, чтобы её сорвать, как услышал вопли хозяина. Насреддин тут же спустил шаровары. Когда запыхавшийся хозяин подбежал, Насреддин уже с довольным видом поправлял одежду. "Воровать пришёл?" - заорал хозяин. "Аллах свидетель - я зашёл сюда по нужде". "И где кал?" - продолжал любопытствовать владелец бахчи. "А вот" - и Насреддин ткнул пальцем в коровью лепёху рядом. "Не морочь голову! Это же коровий помёт!" - не унимался владелец. "Но ведь ты сам не дал мне спокойно, по-человечески".

"Однажды Ходжа Насреддин возвращался из города в турецкую деревню, где тогда жил; почувствовав себя утомленным, он лег отдохнуть на берег речки - и незаметно уснул, овеваемый благоуханным дыханием весеннего ветерка. И приснилось ему, что он умер. "Если я мертв, - решил про себя наш Ходжа Насреддин, -то я не должен шевелиться и не должен открывать глаза". Так и лежал он долгое время без движения на мягкой траве и нашел, что быть мертвым не так уж плохо: лежи себе да лежи безо всяких забот и хлопот, что неотступно преследуют нас в нашем земном, бренном существовании.

Мимо шли какие-то путники, увидели Ходжу Насреддина.

"Смотрите! - сказал один. - Это мусульманин".

"Он мертв", - добавил второй.

"Надо отнести его в ближайшую деревню, чтобы его там обмыли и похоронили достойно", - предложил третий, назвав как раз ту самую деревню, куда на правлялся Ходжа Насреддин.


Путники срубили несколько молодых деревьев, устроили носилки и взвалили на них Ходжу Насреддина.

Они долго несли его, а он лежал без движения, не открывая глаз, как и подобает мертвецу, душа которого стучится уже в двери рая.

Вдруг носилки остановились. Путники начали спорить - где брод. Один звал направо, второй налево, третий предлагал идти через речку напрямик.

Ходжа Насреддин приоткрыл чуть чуть один глаз и увидел, что путники стоят перед самым глубоким, быстрым и опасным местом реки, где уже не раз тонули неосторожные. "О себе самом я не беспокоюсь, - подумал Ходжа Насреддин. - Я все равно мертв, и мне безразлично теперь, где лежать - в могиле или на речном дне. Но этих путников следует предупредить, иначе они из-за своего внимания ко мне могут лишиться жизни, что было бы с моей стороны чистейшей неблагодарностью".

Он приподнялся на носилках и, указывая рукой в сторону брода, произнес слабым голосом:

"О путники, когда я был жив, то всегда переходил эту речку вон у тех тополей".

И он опять закрыл глаза. Путники, поблагодарив Ходжу Насреддина за указание, потащили носилки дальше, читая громко молитвы о спасении его души.

Леонид Соловьев "Повесть о Ходже Насреддине"

"- Дайте мне одеяло! - сказал он звучным голосом. -Джафар и все остальные, подойдите ко мне!

Он выстроил родственников кольцом, а ростовщика посадил в середине на землю. Потом он обратился к ним со следующими словами:

- Сейчас я накрою Джафара этим одеялом и прочту молитву. А все вы, и Джафар в том числе, должны, закрыв глаза, повторять эту молитву за мной. И когда я сниму одеяло, Джафар будет уже исцелен. Но я должен предупредить вас об одном необычайно важном условии, и если кто-нибудь нарушит это условие, то Джафар останется неисцеленным. Слушайте внимательно и запоминайте.

Родственники молчали, готовые слушать и запоминать.

- Когда вы будете повторять за мною слова молитвы, - раздельно и громко сказал Ходжа Насреддин, - ни один из вас, ни тем более сам Джафар, не должен думать об обезьяне! Если кто-нибудь из вас начнет думать о ней или, что еще хуже, представлять ее себе в своем воображении - с хвостом, красным задом, отвратительной мордой и желтыми клыками - тогда, конечно, никакого исцеления не будет и не может быть, ибо свершение благочестивого дела несовместимо с мыслями о столь гнусном существе, как обезьяна. Вы поняли меня?

- Поняли! - ответили родственники.

- Готовься, Джафар, закрой глаза! - торжественно сказал Ходжа Насреддин, накрывая ростовщика одеялом. - Теперь вы закройте глаза, - обратился он к родственникам. - И помните мое условие: не думать об обезьяне.

Он произнес нараспев первые слова молитвы:

- Мудрый аллах и всеведущий, силою священных знаков Алиф, Лам, Мим и Ра ниспошли исцеление ничтожному рабу твоему Джафару.

- Мудрый аллах и всеведущий, - вторил разноголосый хор родственников.

И вот на лице одного Ходжа Насреддин заметил тревогу и смущение; второй родственник начал кашлять, третий - путать слова, а четвертый - трясти головой, точно бы стараясь отогнать навязчивое видение. А через минуту и сам Джафар беспокойно заворочался под одеялом: обезьяна, отвратительная и невыразимо гнусная, с длинным хвостом и желтыми клыками, неотступно стояла перед его умственным взором и даже дразнилась, показывая ему попеременно то язык, то круглый красный зад, то есть места наиболее неприличные для созерцания мусульманина.

Ходжа Насреддин продолжал громко читать молитву, и вдруг остановился, как бы прислушиваясь. За ним умолкли родственники, некоторые попятились. Джафар заскрипел под одеялом зубами, ибо его обезьяна начала проделывать совсем уж непристойные штуки".

Леонид Соловьев "Повесть о Ходже Насреддине"

Между прочим, в мусульманских странах вызывает смех ситуация, обыгрываемая сурами Корана. Немусульманам этого не понять. Например. Насреддин сел у берега реки творить полуденный намаз. Начал совершать омовение, но когда завершил его, то увидел, что одну из его сандалий подхватил водный поток. Насреддин пустил ветры, приговаривая: "Возьми назад омовение и верни мне сандалию!" Комизм основан на том, что сурой предписано: пускание ветров делает омовение несостоявшимся, и его следует повторить. Насреддин захотел таким образом вернуть статус кво анте.

Где-то я уже говорил, что культура смеха не существует отдельно от культуры серьезности.
Образно говоря, шут и король делают одни и те же жесты, говорят одни и те же слова, но вкладывают при этом в свое поведение противоположный смысл.
Чтобы на Востоке появилась ирония Ходжи Насреддина, нужно было, чтобы в тамошнем обществе укрепилась жесткая этика шариата и представление о сакральном источнике власти эмиров - защитников ислама.
Поступки Ходжи Насреддина не вступают в прямое противоречие с религиозными и социальными доктринами своей страны и эпохи, - они лишь доводят до абсурда формализм доктринальных норм, косвенным образом выявляя их относительность.
Аналогичные пути смеховой культуры прослеживаются, например, в восточно-европейском иудаизме Нового времени, - многие хасидские анекдоты строятся как раз на ироническом дистанцировании от жесткого буквализма талмудической традиции.

КУЛЬТУРА СМЕХА В ДРЕВНЕМ КИТАЕ

"Гости чествовали судью Чяо, попивая вино и отдавая должное прекрасно приготовленному ужину. Поднимая кубок, каждый из них произносил какое-нибудь доброе слово в адрес хозяина: судье никогда прежде не доводилось слышать столько искренних похвал.
Но пир закончился и гости стали расходиться. По пути домой чиновник судебной управы Шан У обратился к своему коллеге Гу Чину;
- Должен сказать вам по секрету, уважаемый Гу, что судья Чяо не столь успешно справляется со своими обязанностями, как его предшественник. По всему видно, что нашему Чяо не достает проницательности, необходимой в таких делах. Надеюсь, что сказанное останется между нами, - добавил Шан У.
Однако Шан надеялся напрасно: при первом же удобном случае Гу Чин передал его слова судье, взяв предварительно обещание не упоминать его имени.
На следующий же день Чяо заявил Шан У:
- Я вижу, что тебе в тягость работать под началом никудышного судьи, напрочь лишенного проницательности. Что ж, я не стану тебя удерживать - ты свободен.
Изумленный Шан У посмотрел на покрасневшего Гу Чина и все понял. Гу Чин закрыл лицо руками, и, взглянув на него, судья Чяо в свою очередь смутился ".

А.К. Секацкий "Два ларца, бирюзовый и нефритовый"

Китайский юмор - терра инкогнита. Насколько мне удалось убедиться, много там построено на игре слов: среди них полно одинаково звучащих, чаще всего разница в тональности слога. В классической китайской литературе вообще мало юмора. Есть небольшой сборник о шуте Дунфан Шо. Можно найти юмористические персонажи в "Речных заводях" (Лу Чжишэнь "Татуированный монах") и "Путешествии на Запад (Чжу Бацзе). Но на наш взгляд это скорее забавно, чем смешно.
Современные китайские писатели многое возприняли в передаче юмора у Запада и СССР. Особенно был склонен к тому, чтобы был и язык насыщен юмором, и персонажи с комизмом, писатель Чжоу Либо. Я читал его произведения - "Ураган", "Весна приходит в горы" и "Чистые ручьи" в хороших переводах Кривцова.
Я не знаю, кто такой Секацкий, но у меня подозрения, что он сам - сочинитель "китайского юмора": в китайском языке нет слого Чяо и Чин. Принятая транскрипция китайских слогов такое исключает.

По поводу А.К. Секацкого.
Это довольно известное имя в кругах современной петербургской прозы.
Секацкий - конечно же не профессиональный синолог, и тема Китая - одно из приложений его философской беллетристики.
История про судью и двух его помощников показалась мне довольно изящной стилизацией под конфуцианство, которое, в частности, интересовалось казуистикой взаимоотношений между различными этажами бюрократии Поднебесной.
Даже если этот юмор "сочиненный" и и не укоренен формально в древнекитайской литературной традиции, он очень правдоподобен.
Что касается специфики китайского юмора, то обыгрывание особенностей фонетики есть, как мне кажется, во-всех этнических традициях, в том числе и в русской культуре.
Оценить китайский юмор с этой стороны сможет лишь 1/5 жителей планеты Земля .
Как я уже неоднократно говорил, культура смеха зарождается в недрах культуры серьезности.
В Китае таковой всегда выступало конфуцианство.
Оппозиционный конфуцианству даосизм как раз и привносил в китайскую культуру ироническую нотку, потому что нет ничего более противоположного "сюцаю" - человеку ритуала и оплоту бюрократического строя, чем несвязанный кругом обязанностей и обязательств даосский мудрец.

Где-то с XVI века в Китае появился жанр "хуабэнь" - что-то вроде новеллы. Там есть вполне комические, даже по европейским меркам, сюжеты. Но всё зависит от перевода! Я лично знал замечательного переводчика Д.Воскресенского, он переводил смачно, стараясь быть как можно ближе к оригиналу. А другой переводчик, Рогачёв, "сглаживал углы", всю сочность языка а ля де Костер или Ронсар удалял, как жеманная девица. Это видно по сборнику "Нефритовая Гуаньинь". Сравниваешь переводы одной и той же новеллы Воскресенского и его - небо и земля!

Читик, спасибо за небольшой экскурс в китайскую жанровую литературу Нового времени.
Кстати говоря, в 18 веке в Китае появилось т.н. "Неофициальная история конфуцианцев".
Читать не приходилось, может быть у Вас есть какое-то мнение об этой книге с интригующим названием?

Есть такое произведение. Автор - У Цзинцзы. Много лет искал, так и не нашёл. Только вроде бы точнее название "Неофициальная история Конфуцианства".

Да, именно так - "Неофициальная история конфуцианства".
И, кстати говоря, книга вышла в этом году в издательстве "Эксмо".
Думаю, ее можно купить в любом книжном магазине Москвы.

Спасибо Читику за китайскую и японскую прозу - прочитал с удовольствием!

Чувство юмора и самоирония - великая вещь ... только этим и живем

«Ночью хан вызвал вельможу к себе в опочивальню. Беседа была очень короткой, причем слова исходили только от одной стороны, в то время как другая по необходимости ограничивалась лишь поклонами, встопорщиванием усов, закатыванием глаз, воздеванием рук к небу и прочими словозаменительными телодвижениями (без которых, воистину, сыны и дщери человеческие испытывали бы порой непреодолимые трудности в делах служебных, а наипаче - супружеских).
Вельможа вышел от хана изжелта-зеленый и потребовал к себе немедля всех старших и средних начальников. Его беседа с начальниками была еще короче, чем беседа повелителя с ним.
Старшие и средние начальники, в свою очередь, потребовали к себе младших; там весь разговор состоял из нескольких ругательных слов.
Что же касается низших, то есть простых шпионов и стражников, то к ним слова уж вовсе не опустились, а только одни зуботычины».


«Вельможа был роста среднего, даже - весьма среднего; возникло несоответствие его внешности - его высокому и многовластному чину; с целью исправить эту досадную оплошность природы, он всегда носил узкие лакированные сапоги на чрезмерно высоких каблуках, благодаря чему прибавлял себе роста и величия. Постукивая каблуками по каменным плитам, он прошелся взад-вперед по мосту, затем остановился, правой рукой царственно оперся на каменную ограду, а левую медленно вознес к своим черным усам и принялся поглаживать и покручивать их. Вокруг все благоговейно безмолвствовало - и гнев его мало-помалу начал остывать.
В минуты досуга вельможа не был чужд возвышенным раздумьям, и даже любил их, как признак своего несомненного духовного превосходства над подвластными. "Не в том ли и состоит главная обязанность начальника, чтобы внушить подвластным страх и трепет? - размышлял он. - Достичь же этого проще всего сечением их всех, подряд и без разбора, но непременно сопровождая кару приличествующими назиданиями, без чего она не может возыметь должных благопоследствий". Эти раздумья успокоили вельможу, - он почувствовал себя как бы воспарившим на могучих крыльях начальственной мудрости в надзвездные выси, откуда все казалось мелким, ничтожным, заслуживающим не гнева, но одного лишь презрения; взгляд его, устремленный на костлявого старика, не то чтоб смягчился, но словно обрел некую бесплотность и проходил насквозь, не обжигая и не причиняя ран. "Что же касается действительной вины секомого, - продолжал он расширять круг своих мыслей, - то подобные сомнения вовсе не должны иметь доступа в разум начальника, ибо если даже секомый и не виноват в том деле, за которое наказуется, то уж обязательно виноват в каком-нибудь другом деле!" От этой мысли, от ее глубины и силы, у него даже дух захватило; подниматься выше было некуда, выше начиналась мудрость уже божественная, - он воспарил к самым ее границам, и его мысленному взору как бы открылся океан слепящего, непостижимого света!»


Соловьев Л. "Повесть о Ходже Насреддине"

Спасибо Пастору на добром слове. Никак не мог с ним связаться вчера. Поэтому имею честь и удовольствие поздравить его с праздником Святой Троицы и Днём Святого Духа нынче и пожелать ему снисходения Его для продолжения совершения богоугодных дел.

Вообще интересна объективизация причин смеха у разных народов. На Амазонке есть племя чама, которых тем больше одолевает смех, чем сложнее ситуация, в которую племя попадает. Мы не знаем, есть ли вообще юмор как явление культуры у народов Крайнего Севера или бушменов Калахари.
В развитых обществах с устоявшимися литературными традициями жанры, вызывающие смех, рано или поздно вычленяются.

Наверное, это и есть древнейшая, "пре-культурная" форма смеха, на которую уже рафинированные в культурном отношение эллины смотрели с удивлением и называли ее "сардоническим смехом".
Про сардонический смех и "откуду он есть пошел" я, кстати говоря, писал несколькими постами выше.
Читик, у меня есть не очень оригинальная гипотеза, что смех изначально возник как некий ритуал против злых духов.
Т.е. люди, предвидя какую-то беду со стороны враждебных духов, начинали вести себя не так, как обычно вели себя в повседневной жизни, - они вдруг начинали искажать лица сложными гримасами, издавать череду нечленораздельных звуков, сопряженных с учащенным дыханием и т.д.
Иными словами, древние люди "маскировались", дабы враждебные духи не узнали их в этом "смеховом" образе и не наделали бы им пакостей.

Я слышал такое учёное мнение: на всё непонятное, неизвестное люди реагируют либо испугом, либо смехом. Видимо, смех поначалу был вариантом защитной реакции. А затем он трансформировался в реакцию на то, что определяется как комическое - явное несоответствие, нелепость, абсурд. Далее смех выделился в потребность (происходит нервная разрядка), что вызвало появление производителей смешного - шутов, скоморохов и т. п. Это искусство всё более оттачивалось.
Не помню точно, по-моему, это в "Записках от скуки" (Кэнко-хоси) есть такая миниатюра. Некто назвал знакомого монаха Сироури. Когда его спрашивали, что это такое, он отвечал: "Не знаю. Но если бы это существовало, то походило бы на этого монаха".
Ещё одно интересное наблюдение. В священном писании употребляются слова, имеющие сейчас другой смысл. Например, наблюдая за Богородицей, простёршей покров, священник на вопрос юродивого, видит ли он Богоматерь, ответил: "Вижу и ужасаюсь". Выяснилось, что ужас и восторг перед величественным в древности мало различались. Так же по этому поводу говорят: "Со страхом божиим", т. е. с аналогичным восторженным чувством.

Совершенно верно...
Истерический смех у женщин (как защитная реакция), - говорю это без малейшей иронии - является примером первобытного, до-культурного атавизма, сохранившегося у пола, в меньшей степени отошедшего от того, что принято называть природой.

В самом деле, в наши дни "ужас" - это, прежде всего, жанр (литературный, киношный), - причем жанр, связанный с опытом опосредованного восприятия чего-то крайне неэстетичного, "мерзкого", имеющего отношение к "кунсткамере".
Подлинный, "живой" опыт переживания ужасного я бы определил как ощущение (сознание) бесформенности.
Сталкиваясь с неизвестным и непознанным в рамках своего устоявшегося опыта, человек как раз и испытывает чувство ужасного в чистом виде.
Религиозные тексты служат здесь наилучшей иллюстрацией.

Юмор по-эскимосски...

Один христианский проповедник прибыл как-то к эскимосам с целью обращения их в христианство.
Самый умный эскимос подумал и задал ему вопрос: "А что будет, однако, с теми хорошими людьми, которые не стали христианами? Неужели всех их добрый и любящий христианский Бог отправит в ад?"
Проповедник: "Нет, не отправит. Если они были хорошими людьми, то им уготовано место в раю".
Но вспомнив о своей главной цели, добавил: "Но это только в том случае, если они действительно не слышали учения Христа".
Эскимосы покачал головой и сказал (не без иронии): "Зачем, однако, вы говорили нам о Христе и объясняли его учение? Ведь мы без вашей проповеди все поголовно были бы в раю!"

Есть такой известный афоризм: "Хочешь рассмешить Бога, расскажи ему о своих планах на будущее".
Несмотря на свою простоту, афоризм содержит в себе странное и совсем не каноническое предположение о том, что Бог может смеяться (!) над человеком.
Сострадать - да, но смеяться?
И тем не менее, за пределами Библии именно Бог (а не Диавол) может выступать в роли самого главного мирового насмешника.
Вот два очень старых анекдота, почти притчи.
Первый исторически имеет отношение к исламу, второй - к христианству.

"Жил некогда на белом свете один благочестивый человек, который имел обыкновение ежедневно молиться Богу и испрашивать у него средства к существованию.
И вот как-то во время одной из молитв над этим человеком раздался Голос, сказавший примерно следующее: "Приятны Мне твои молитвы, и Я исполню все, что ты пожелаешь. Но... Но с тем лишь условием, что твой сосед по улице достанется то же самое, и вдвое больше".
Долго думал тот человек, - все взвесил, все подсчитал, - наконец, сказал: "Господи, исполни мое желание - забери у меня один глаз".

"Жил в одном монастыре монах, и во время одной из его молитв было ему явлено неким образом присутствие самого Бога.
Пораженный монах стал задавать вопросы:
- Господи, а правда что Ты можешь исполнить все, что ни попросит верящий в Тебя?
- Могу.
- А правда говорят, что для тебя, к примеру, наша тысяча лет все равно как одна минута?
- Правда.
Тут мысли монаха пошли не в самом благочестивом направлении...
- Господи, сделай так, чтобы здесь, в моей келье оказался сейчас мешок с золотом.
- Хорошо. Подожди пару минут".

Очень люблю этот рассказ А. Аверченко.
Вспомнился мне в связи с обсуждением порнографии на соседней ветке...

Аркадий Аверченко
НЕИЗЛЕЧИМЫЕ

" Спрос на порнографическую литературу упал. Публика начинает интересоваться сочинениями по истории и естествознанию". (Книжн.известия)

Писатель Кукушкин вошел, веселый, радостный, к издателю Залежалову и, усмехнувшись, ткнул его игриво кулаком в бок.
- В чем дело?
- Вещь!
- Которая?
- Ага! Разгорелись глазки? Вот тут у меня лежит в кармане. Если будете паинькой в рассуждении аванса - так и быть, отдам!
Издатель нахмурил брови.
- Повесть?
- Он. Ха-ха! То есть такую машину закрутил,такую что небо содрогнется! Вот вам на удачу, две-три выдержки.
Писатель развернул рукопись.
"...Темная мрачная шахта поглотила их. При свете лампочки была видна полная, волнующая грудь Лидии и ее упругие бедра,на которые Гремин смотрел жадным взглядом. Не помня себя,он судорожно прижал ее к груди, и все заверте..."
- Еще что? - сухо спросил издатель.
- Еще я такую штучку вывернул: "Дирижабль плавно взмахнул крыльями и взлетел...На руле сидел Маевич и жадным взором смотрел на Лидию, полная грудь которой волновалась и упругие выпуклые бедра дразнили своей близостью. Не помня себя, Маевич бросил руль, остановил пружину, прижал ее к груди и все заверте..."
- Еще что? - спросил издатель так сухо, что писатель Кукушкин в ужасе и смятении посмотрел на него и опустил глаза.
- А...еще...вот...Зззаб...бавно! "Линевич и Лидия, стесненные тяжестью водолазных костюмов, жадно смотрели друг на друга сквозь круглые стеклянные окошечки в головных шлемах... Над их головами шмыгали пароходы и броненосцы, но они не чувствовали этого. Сквозь неуклюжую, мешковатую одежду водолаза Линевич угадывал полную волнующую грудь Лидии и ее упругие выпуклые бедра. Не помня себя, Линевич взмахнул в воде руками, бросился к Лидии, и все заверте..."
- Не надо, - сказал издатель.
- Что не надо? - вздрогнул писатель Кукушкин.
- Не надо. Идите, идите с богом.
- В-вам не нравится? У...у меня другие места есть... Внучек увидел бабушку в купальне... А она еще была молодая...
- Ладно, ладно. Знаем! " Не помня себя он бросился к ней, схватил ее в объятия и все заверте..."
- Откуда вы узнали? - ахнул, удивившись, писатель Кукушкин. - Действительно, так и есть у меня.
- Штука не хитрая. Младенец догадается! Теперь это, брат Кукушкин не читается. Ау! Ищи, брат Кукушкин, новых путей.
- Писатель Кукушкин с отчаянием в глазах почесал затылок и огляделся:
- А где тут у вас корзина?
- Вот она, - указал издатель.
Писатель Кукушкин бросил свою рукопись в корзину, вытер носовым платком мокрое лицо и лаконично спросил:
- О чем нужно?
- Первее всего теперь читается естествознание и исторические книги. Пиши, брат Кукушкин, что-нибудь там о боярах, о жизни мух разных...
- А аванс дадите?
- Под боярина дам! А под "все завертелось" не дам!!!
- Давайте под муху, - вздохнул писатель Кукушкин.

* * *

Через неделю издатель Залежалов получил две рукописи.Были они такие:
1. БОЯРСКАЯ ПРОРУХА

Боярышня Лидия, сидя в своем тереме старинной архитектуры, решила ложиться спать. Сняв с высокой волнующей груди кокошник, она стала стягивать с красивой полной ноги сарафан,но в это время распахнулась старинная дверь и вошел молодой князь Курбский.
- Затуманенным взором, молча, смотрел он на высокую волнующую грудь девушки и ее упругие выпуклые бедра.
- Ой, ты, гой, еси,- воскликнул он на старинном языке того времени.
- Ой, ты, гой, еси, исполать тебе, добрый молодец! - воскликнула боярышня, падая князю на грудь, и все заверте...

2. МУХИ И ИХ ПРИВЫЧКИ (Очерки из жизни насекомых)

Небольшая стройная муха с высокой грудью и упругими бедрами ползла по откосу запыленного окна.
Звали ее по-мушиному - Лидия.
Из-за угла вылетела большая черная муха, села против первой и с еле сдерживаемым порывом страсти стала потирать над головой стройными мускулистыми лапками. Высокая волнующая грудь Лидии ударила в голову черной мухи чем-то пьянящим... Простерши лапки, она крепко прижала Лидию к своей груди, и все заверте...

О японском средневековом юморе.
"У Киньо, военачальника второго ранга был брат, верховный жрец Риогаку, человек с редкостно скверным нравом. Рядом с его монастырем росло высоченное дерево рами. Случилось так, что в народе у этого дерева было прозвище - Дерево Верховный Жрец.
"Это возмутительно", - сказал верховный жрец, и приказал срубить дерево. Остался пень, и теперь люди называли его Пень Верховный Жрец.
Разгневавшись больше прежнего, Риогаку велел выкорчевать пень и выбросить подальше, а на этом месте сделать сточную канаву. Что ж - народ теперь звал это место Сточная Канава Верховный Жрец".
/Кенкё "Праздные заметки" (14 век)/